28 сентября в Булгаковском Доме в Лит. салоне Андрея Коровина состоится вечер известного поэта и переводчика Вальдемара Вебера. Он представит новую книгу своих стихов и малой прозы «Формулы счастья, а также новые переводы немецких авторов.

Начало в 19.30. Вход свободный

Адрес: Улица Большая Садовая, д 10

Вальдемар Вебер (род. 1944) – поэт, писатель, переводчик. Пишет на русском и немецком. «ФОРМУЛЫ СЧАСТЬЯ. ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО» - его пятая книга на русском языке. Даты под стихами, малой прозой и очерками в данной книге, как и в других предыдущих, - не случайны. В творческой судьбе автора они связаны с невозможностью в прошлом выходить к читателю своевременно, то есть, по мере написания произведений. Заслон цензуры и вкуса литературных начальников был непреодолим. Даты под стихами и прозой становились таким образом частью произведений.

 

Текстам настоящего сборника пришлось по той или иной причине долго дожидаться своей встречи с читателем. В виде книги они еще не публиковались. Этим объясняется и столь необычный ее подзаголовок – «ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО».

 

Вальдемар Вебер известен также как переводчик классической и современной немецкоязычной литературы, как составитель и издатель многочисленных антологий поэзии Германии, Австрии, Швейцарии, Люксембурга, немецких поэтов Трансильвании и Баната (Румыния).

 

Сергей Николаевич Есин – российский писатель и журналист, доктор филологических наук (2006). Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (2000). Родился 18 декабря 1935 года в Москве, образование получил на филологическом факультете МГУ.

Работал фотографом, библиотекарем, лесником; был журналистом, артистом, политическим деятелем, возглавлял редакцию журнала «Кругозор»…

С 1987 года преподавал в Литературном институте, с 1992 по 2005 годы занимал пост ректора. Вице-президент Академии российской словесности. В его библиографии помимо научных трудов: «Мемуары сорокалетнего», «Казус, или Эффект близнецов», «Логово смысла и вымысла. Переписка через океан». «Имитатор», «Гладиатор», «Твербуль, или Логово вымысла» и т.д.

Скончался 11 декабря 2017 года в Минске, прах захоронен в колумбарии Донского кладбища в Москве.

---

 

«Мои сверстники были талантливы, но ленивы. Гениальны, но пили вино и без разбора любили женщин. Я люблю только своё будущее. Им не надо было д о к а з ы в а т ь, что они художники божьей милостью. А мне пришлось имитировать ум – и я взял начитанностью, талант я взял работоспособностью, точным расчётом, терпением. Их всегда любили окружающие потому, что они т а к и е. А я заставлял себя уважать и любить».

(Сергей Есин «Имитатор»)

 

---

 

Светлана КРЮКОВА:

– Одиннадцатого декабря уже семь лет как из жизни тихо, но не незаметно ушёл удивительный человек – российский писатель и журналист, доктор филологических наук, многолетний ректор Литинститута, отстоявший его в страшные девяностые – Сергей Есин. В пору моего обучения в Литинституте Алексей Варламов уже числился и.о. ректора, но Есин продолжал быть его ректором. Пора бы призвать к ответу организаторов похорон или людей, препятствующих достойным проводам Сергея Есина. Прощание проходило в Малом зале ЦДЛ, в простонародье – похоронном зале литераторов, который оказался чрезвычайно мал для этой цели, и в фойе гудела огромная очередь желающих проститься с ним.

 

Максим ЛАВРЕНТЬЕВ:

– Я тоже был с моими знакомыми в этой гудящей толпе. Не люблю прощаний и похорон, в отличие от Есина, просто обожавшего бывать на них. Помню, мы сидели в ректорате с секретаршами, ждали возвращения ректора с похорон его приятельницы, актрисы Клары Лучко, и я предположил, что он вернётся не в духе. На что те, лучше меня тогда его знавшие, засмеялись: «Ну-ну! Вот увидишь!» И действительно, вскоре Сергей Николаевич буквально влетел в ректорат с сияющим лицом, отмахнулся от соболезнований и воскликнул: «Клара выглядела просто прекрасно!» Словно та играла в тот день на сцене, а не лежала в гробу… О нём самом в день его похорон сказать такого нельзя – в гробу он был сам на себя не похож. А, впрочем, что значит, похож – не похож? Он и живой был трудноуловим и малопонятен. Причём, чем дольше ты его знал, тем больше возникало вопросов – не к нему даже, а к самому себе. Я, например, был знаком с ним в последние тринадцать лет его жизни. Сказать, что мы дружили, – это слишком сильно, – мы общались. Сначала в институте, где я после окончания года два исполнял обязанности секретаря ректора (именно исполнял обязанности, так как формально числился составителем словаря выпускников), позже я иногда бывал у него дома на улице Строителей – просто в гостях или по каким-то делам. Он всегда потчевал пришедшего обедом собственного приготовления и вообще вёл себя как радушный хозяин. И только прочитав его роман «Гладиатор», я начал догадываться, что он за человек. Игрок. И я подумал: «А не таков ли я сам?» – и в виде ответа на свой же вопрос написал «Воспитание циника» – странный такой роман о Литинституте. Есину роман пришёлся по вкусу, но он пророчески заметил по прочтении: «Больше ты в прозе ничего не напишешь». Так оно и случилось.

 

С.К.:

– Максим, странно немного, но мне вспомнилась фабула моей пьесы – единственной в моей творческой судьбе, она появилась из ничего, возможно, просто витала в коридорах Литинститута. «Жизнь несовершенного вида». Вот это: «А не таков ли я сам?» один в один в пьесе с вашей репликой.

Мне Сергей Николаевич напророчил, что я поступлю в Лит. На такой же встрече, что на видео: Литературное мастерство: основные принципы (Сергей Есин, 2017 год; Университетские субботы). Я неуверенно подошла к нему с вопросом, есть ли шанс в моём возрасте на поступление. Сергей Николаевич испытующе посмотрел мне в глаза и сказал – «Поступишь!» Готовясь к нашему разговору, просмотрела, прочитала многое… Хотелось бы остановиться именно на этой лекции. На девятой минуте Есин сформулировал постулат: «Писатель – тот, кто привносит новые смыслы». Практически эту же мысль я изложила в эссе, которое вскоре увидит свет. Это вроде бы просто, но прийти к этой мысли можно, лишь пройдя через многое в писательстве.

 

М.Л.:

– Я эту лекцию видел. Не знаю, что добавить и как откомментировать высказанный им тезис. Для меня это, конечно, не откровение, а банальность. Разумеется, банальность – это теперь, в моём пятидесятилетнем возрасте. Важнее не то, что он говорит там, на лекции, студентам, а то, что сделал на практике, в литературе, – написанные им романы. Их нужно читать и на них учиться. А лекции о писательском мастерстве хороши, как мне кажется, только тогда, когда материал в их основе слушателями уже достаточно освоен. В общем, помолчу и подожду выхода вашего, Светлана, эссе.

 

С.К.:

– Максим, вы согласны, что тема «Убить старушонку, никому не нужную…» в произведениях Сергея Есина звучит довольно близко: немощный старик в памперсах, никому не нужный, переживает себя – молодого, крепкого, нужного. Молодость беспечна и не любит старость, боится её, бежит её. Наше время – апофеоз пофигизма: живи сегодня! не факт, что у тебя есть завтра. Каждый самостоятельно убивает в себе старость, ненужность. Есть ощущение, что у Есина нет жалости к своим немощным персонажам, а есть страх оказаться одним из них.

 

М.Л.:

– Вы сейчас вспомнили о его чудесной предсмертной повести «Смерть приходит по-английски». Я был её первым редактором и отправил ему рукопись за неделю до его неожиданного ухода по-английски. В ней Есин пишет, что такая смерть для него была бы наилучшей.

На мой взгляд, Светлана, у Есина как писателя вообще не было ни жалости, ни страха. Почитайте роман «Гладиатор», сравните сюжет с его реальной биографией и с биографией Бориса Тихоненко, редактора большинства его книг, и вам станет не по себе… Нет, он охотно помогал многим, и мне в том числе. На том видео, что Вы мне прислали, чуть дальше он вспоминает, как поступил в МГУ с безграмотно написанным, но ярким сочинением, за которое девушки-аспирантки, проверявшие работы экзаменуемых, натянули ему «четвёрку». Точно так же и я поступил в Литинститут, хотя мне не хватило одного балла до проходного, «за стихи». «Это твоя единственная возможность, – сказал мне Есин на собеседовании в двадцать четвертой аудитории. – Читай». И меня взяли «особым решением» приёмной комиссии, сверх поступивших «нормальным» образом.

Но кем он никогда не был, так это добреньким дедушкой. Когда нужно, действовал расчётливо, быстро и жёстко. Не будем забывать, что Есин ведь сделал весьма неплохую карьеру в советское время – возглавлял всесоюзное литдрамвещание на радио. Добродушный простецкий облик был его маской. Но нельзя сказать, что он был злым человеком. Помню, однажды, ещё в пору моего «секретарства», я куда-то отпрашивался у него. Сущая формальность. Допустим, рабочий день завершался в шесть, а на часах было без четверти. И вдруг он отрезал: «Нет». Я даже не обиделся, а, скорее, был изумлён и озадачен. И вдруг через минуту он выходит из своего кабинета и говорит, отпуская меня: «Извини, старик. Но могут же быть и у меня злобные причуды!». Не был ни злым, ни добрым, а был причудливым, каким только и бывает творческий человек, писатель, а не сестра милосердия. И вот за это ему можно простить всё.

 

С.К.:

– Возвращаясь к всемогущему Интернету – основная тематика о Есине: сожжённая квартира в девяностые, Есин – кризис-менеджер на посту ректора Литинститута, любимая больная жена; Есин актёр, писатель и вообще весельчак, певец, любимец общества. Есть ещё отзывы либералов в печати о книгах – например, в «Новом мире» шизофреническая статья о романе «Имитатор», где рецензент хвалит-ругает-хвалит роман и в итоге последняя «хвала» звучит издёвкой. В одной из своих статей вы писали о недооценённости романа «Имитатор». Сейчас у вас такое же мнение или время что-то изменило? Имитаторы – они выродились или существуют в реальности?

 

М.Л.:

– Ничего не могло измениться и не изменилось. Да, роман недооценён, а вернее – будем называть вещи своими именами – забыт. Это сейчас. Но и в своё время, как мне кажется, он не был понят. Дело в том, что Семираев, заглавный персонаж, не является таким уж однозначно отрицательным. Вспомним пушкинского Сальери. Да, по ходу действия он травит Моцарта – чего, кстати, настоящий Антонио Сальери, прекрасный композитор, конечно, не делал, – но сначала выдаёт в процессе внутреннего монолога такие перлы, в которых заключена, по сути, вся психология творчества. Пушкин напрасно сделал его завистником. Это неестественный, надуманный ход. Есинский Семираев – явление того же ряда, что и Смоктуновский в роли Чайковского – гениальный имитатор, и Святослав Рихтер, исполнявший музыку того же композитора. Сам Чайковский великолепно имитировал человеческие эмоции в своей музыке. Художник имитирует постоянно, реалист, по крайней мере. Кстати, о художнике. После выхода романа все отвлеклись на гадания: имел автор в виду Илью Глазунова или не имел? Не помню, описывал ли этот эпизод Есин в своём дневнике, но мне он рассказывал, как подошёл к Глазунову на каком-то фуршете и предложил тому, чтобы положить конец всяким слухам, проиллюстрировать отдельное издание «Имитатора», на что Глазунов якобы ответил вполголоса: «Мне проще нанять киллера, чтобы он тебя пристрелил».

Однажды я сказал: «Сергей Николаевич, а ведь ваш Семираев – самый настоящий художник». И он согласился. Но мне больше нравятся другие его вещи, написанные после «Имитатора».

 

С.К.:

– Максим, вы предварили мою филиппику о Сальери… Сальери – Семираев – созвучно, не исключено, что это созвучие было задумано Сергеем Есиным. Вот только Моцарты описаны курсивом, бегло: Гениальны, но пили вино и без разбора любили женщин.

Ролан Барт, мифология. Он выделил два уровня «мифических» смыслов: основной смысл (денотация) и мифический (коннотация). Стереотипы, стоящие за словами, несут на себе эмоциональную нагрузку. Так, имитатор ваяет вокруг себя миф, противоположный названию романа «Имитатор» – сейчас это назвали бы «профайл». Профиль, образ, сформированный в СМИ о ком-либо. Делаешь рисунки-раскраски, но мифологизируешь процесс и поднимаешься над менее расторопными коллегами-соперниками. Есть ли в романе «Имитатор» саморазоблачение? Подозрение найти в себе имитатора?

 

М.Л.:

– Я бы назвал это прямым указанием. В Семираеве много есинского, он очень автобиографичен. Но повторю свою мысль: ничего плохого, ничего ужасного в имитаторе, если хорошенько вдуматься, нет. В античной книге Лаэрция «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» есть такой эпизод. Однажды Диоген, который изощрялся в нападках на Платона, совсем выбился из сил и прямо заявил, что тот вообще никакой не философ, а только притворяется им. И вот как тонко ответил Платон: «Даже если бы я только притворялся философом, это уже было бы философией». Но как Платон был настоящим философом, так и Есин был настоящим писателем. Имитатор – это всего лишь одна из многих граней любой творческой личности, воссоздающей реальный мир в своих произведениях.

 

С.К.:

– Возможно, но не имитацией единой… Есть время обучения на образцах, есть время самораскрытия. Аспирантки вычислили в Есине не имитатора, а истинного писателя – честь им и хвала. Как бы ни исхитрялись имитаторы, но неискренность, вторичность читается. Время отсеивает имитацию, как вы, Максим, писали: «время страшнее любого карателя».

Гатчинский кинофестиваль «Литература и кино» – это практически неосвещённая сторона его деятельности.

 

М.Л.:

– Да, Светлана, он придумал, организовал и много лет возглавлял этот фестиваль. Я раза три ездил в Гатчину – сначала присматривал за пьющими литинститутскими студентами, которых тоже туда отправляли, потом в качестве члена молодёжного жюри, вместе с режиссёром Борисом Хлебниковым, но это уже после того, как стал работать в «Литучёбе». Интересный небольшой провинциальный фестиваль. Сейчас, я знаю, он возобновлён.

 

С.К.:

– Читаем: «На пресс-конференции Сергей Есин отметил, что как никогда программа фестиваля очень большая и очень тяжёлая. Всё меньше становится большого кино, и всё больше появляется кино о кино. Но, конечно же, большие надежды возлагаются на поколение молодое, «оперившееся». И именно оно должно проложить дорогу будущему кинематографу. Также одним из участников официальной пресс-конференции был очень тихо, еле слышно задан компрометирующий вопрос с претензией на оригинальность: «Кто победит, по вашему мнению?» – вызвав немалое оживление и движение в публике. Ответ был прост: «Победит сильнейший!»

С того времени кинематограф изменился, к счастью. Дождёмся ли мы экранизации «Имитатора» или «Твербуля»?

 

М.Л.:

– Думаю, что нет. Мы – точно не дождёмся. Кино сейчас продюсерское, а продюсер мыслит не теми категориями, что художник. Мой друг, снимавший в своё время довольно успешные сериалы, как-то предложил продюсерам сделать сценарий по «Альтисту Данилову» Владимира Орлова (с Есинским «Твербулем» там, кстати, есть переклички). На него посмотрели, как на сумасшедшего.

 

С.Л.:

– Максим, дневники, как памятник эпохе – «смутному времени», говоря вашими словами – соответствуют ли они реальности? Это личная правда или некий срез времени?

 

М.Л.:

– Это и то и другое. Насколько они соответствуют реальности? Больше, чем романы, ведь дневник, даже дневник писателя, – это не художественное произведение. Учить историю по дневникам нельзя, но в качестве памятника эпохе они вполне работают.

 

С.К.:

– Из своих источников я знаю, что это Сергей Есин пробил деньги на ремонт Литинститута. Обрадовался бы он результату, доживи до долгожданного финала «реставрации»? Где старый Литинститут? Где музей Литинститута? И, в конце-то концов, у нас – выпускников Лита должна быть возможность «прорваться» в него, пусть и видоизменённого, но того места, где ходят священные тени. По секрету – я всегда мысленно встречаюсь с Блоком у парадной двери, думаю – здесь он точно проходил…

 

М.Л.:

– Проходил. Не только Блок, но и вся последующая за ним советская литература. Что я могу сказать, Светлана? Я вам и всем нам сочувствую. Но время идёт вперёд – и для других поколений именно этот новый Литинститут, если он сохранится в будущем, станет маяком из прошлого. Полагаю, автору «Твербуля» тоже было бы грустно видеть, что от его ректорского кабинета ничего не осталось, что там теперь коридор. Но нам нужно думать не о том, чего мы уже не увидим и не поймём, а о нашем собственном ближайшем будущем. И если не хотим раскиснуть, то лучше не возвращаться в старые стены, от которых и так мало что осталось.

 

С.К.:

– Максим, благодарю вас за беседу. Надеюсь, что читатель узнает из неё много нового, но главное, пожалуй, то, что мы помним Сергея Николаевича, читаем и чтим его память. Мне кажется уместным завершить разговор вашим стихотворением.

 

СЕРГЕЙ ЕСИН

 

Да нет, не Есенин,

хотя и рязанский русак

с такою же, как у того,

косопузой хитринкой,

которую тщетно

в подьяческих прятал усах,

следя за какой-нибудь

мелкопоместной интригой.

 

Да нет, не подьячий,

а острый и жгучий коралл,

пружинистый чёрт в табакерке,

с гвоздями перина,

летучий голландец,

да нет, флибустьерский корабль,

в чернильных волнах

дожидавшийся долго прилива.

 

Но кто бы ты ни был,

хвала тебе, мастер игры,

летящий на всех парусах

над бескрайним Твербулем!

Да нет же, недремлющим оком

глядящий из мглы

туда и оттуда,

где все мы со временем будем.

 

          2024

«Он меня ловил, но не поймал,

лишь слегка, играючи, помял»

(Максим Лаврентьев)

№ 2024 / 46, 29.11.2024, автор: Светлана КРЮКОВА

 

Разговор о Максиме Лаврентьеве, с Максимом Лаврентьевым явно не рассчитан на беглый формат эссе или интервью. Прочувствовать общую энергетику можно, проложив тропинку между разными ипостасями поэта, переводчика, прозаика и т.д.

В интервью, где человек должен быстро и остроумно отвечать на каверзные вопросы, есть заложенный самим форматом изъян – конфликт мировоззрений.

В эссе – личная заинтересованность автора эссе, вернее – личное отношение, чего мне очень хотелось бы избежать.

«Всё, что трепетно любишь ты, / проникает из пустоты / в иллюзорную форму тела», «…люблю я морской прилив, и листок, что к стеклу прилип…», «Лучше сдайся солнцу и лету/ и разглядывай одуванчик…», «да эта жизнь, всегда одна и та ж, / где, кроме Бога, больше выпить не с кем», «…время страшнее любого карателя…», «С моего “космического” детства / до сих пор я жду вестей оттуда… все мы космонавты, космонавтки, / так и не достигшие орбиты», «Давай-ка, брат, помолимся поп-арту! / Никто ведь не мешает нам продаться. / Всегда возможно, побродив по парку, / повеситься — и как бы оправдаться».

И это только строки, написанные до 2010 года…

---

 

 

– Максим, могу ошибаться, но мне кажется, что вы поставили себе непосильную задачу, которую одному человеку не дано исполнить. Меня навёл на мысль Канова в ваших недавних стихах и молитва Богородице. Вот это – молитвы для современников, некий корпус произведений, приводящих к Богу. Эта задача, поставленная муравью Богом… она опасна. Да, поэт – это больше, чем человек, но такая задача даже не для поэта, а для эона – ничуть не меньше, может быть поставлена. И отсюда метания человека в стихах – простого, даже не очень верующего. Вернее, верующего в своего Бога, а не христианского, католического, буддийского… И осознание, что природа сама по себе, в ней спасение человека, пока он жив. И вот это противостояние искусства и природы поэт преодолевает, а человек не очень.

Много книг я мудрёных прочёл,

но гораздо мудрее, чем книги,

этот берег, жужжание пчёл,

эти заросли спелой черники.

 

Всё в природе само по себе

нарушает людские каноны,

но изящней листок на грибе,

чем изгибы в скульптурах Кановы.

 

И хоть бора сосновый концерт –

какофония скрипа и хруста,

в нём отсутствуют ложный концепт

и натужная прелесть искусства.

 

– Муравей вообще очень выносливое существо. Задача муравья – обнаружить свою цель и устремиться к ней, не отвлекаясь ни на что постороннее. Когда это ему удаётся, можно уже не беспокоиться: ничего непосильного нет для того, кто идёт путём своей собственной уникальной судьбы, всё ему в помощь.

 

– Стихотворение о Марии –

Мария, мать Христа и наша,

прости меня, и пожалей –

на мне да не иссякнет чаша

небесной милости Твоей!

Не дай душе умчаться с ветром,

и обними, и обнови

всю жизнь мою чудесным светом

Твоей немеркнущей любви.

– это просто молитва…

– Да, именно молитва. Я так эти стихи и произношу про себя в церкви, как произносят молитву.

– Максим, я думаю, что у вас есть собственное мнение по этому вопросу: Нерон поджёг Рим (согласно легенде), но вроде бы и не поджигал, но читал поэму, глядя на пожар. Я сейчас не о жестокости и безнравственности Нерона. Можно ли сопоставить эти ценности – Рим и поэзия. Допустим, что поэма удалась и у неё был шанс остаться в веках. Речь не о «слезинке ребёнка», пожар просто случился, и Нерон не имеет к нему отношения, но пользуется ситуацией и смотрит в глаза умирающего, чтобы ощутить его агонию — во имя поэзии.

– Не удивляетесь гибели Нерона – / дышал Нерон к трагедии неровно. / Глядишь, судьба смягчила бы удар, / когда бы он сменил репертуар.

– Да, трагедия, но суть почти та же…

– Светлана, могу ответить следующей историей. У художника Серова, если не ошибаюсь, была пожилая тёща, ровесница и знакомая Льва Толстого. Она жила вместе с Серовым. Перед её смертью Толстой повадился приходить к ней и смотреть, как она умирает. Серов долго терпел эти визиты, а потом взял и выгнал пришедшего в очередной раз Толстого с криком «Пошёл вон, злой старик!»

– Да-да, припоминаю. Но раз уж зашла речь о трагедии, как не вспомнить Ницше – слегка, чтобы он не задавил нас своей фигурой.

– Ницше для меня вообще не фигура. Бедный больной человек, уничтоживший себя сам.

– И всё же, ваше творчество ближе к дионисийскому или аполлоническому началу?

– На мой взгляд, пора бы нам начать с иронией относиться к умозрительным построениям немецких философов давно минувших времён. Всё это может быть кому-то интересно, но не более как история, а к сегодняшнему дню это ницшеанское разделение творчества на типы кажется притянутым за уши, устаревшим и непригодным. Лично я не вижу разницы во вдохновляющем начале. Различия только в людях. Сколько людей, столько и уникальных творческих манер. Если последних даже не больше, ведь с годами человек меняется иной раз до неузнаваемости.

 

 

– Максим, понятно, что человек ни с того, ни с сего не бросится переводить непереводимое… На каком языке говорил Иисус? Древнеарамейский – мёртвый язык и никто не знает, как он звучал. Музыка «мультиязычна», в том числе и музыка религиозных стихов. Имеет ли право на существование ваш перевод, нет ли в нём отступлений от священных текстов? Это литературное произведение — ваш перевод или он претендует на нечто большее?

– Светлана, если вы спрашиваете о моих переложениях книг Ветхого Завета – я называю их именно переложениями, а не переводами, хотя, например, в украинском языке, как я узнал буквально вчера, нет разницы между двумя этими понятиями, – то сделаны они с Синодального перевода Библии, который выполнялся в России в течении XIX века по заданию Священного Синода (отсюда название) и был впервые полностью опубликован Русским Библейским Обществом в 1876 году. До этого в богослужениях использовался церковнославянский перевод с греческого, восходящий аж к Кириллу и Мефодию. Правда, время от времени предпринимались попытки перевести отдельные части Библии на современный русский язык. Так, Авраамий Фирсов в конце XVII века изложил Псалтырь на, по его выражению, «обыклом», т.е. обычном языке. Конкретно Ветхий Завет переведён с масоретского (древнееврейского) текста, а Новый Завет – с греческого, с т.н. Textus Receptus. Что касается поэтических переложений библейских текстов, то с восемнадцатого века их было сделано много. Начало положили Ломоносов, Тредиаковский и Сумароков, на спор переложившие 143-й псалом Давида. Знаменитая ода Державина «Властителям и судьям» – тоже переложение из Псалтири. Так что я принял, так сказать, по наследству эту эстафету. Так же, как стихи Ломоносова и Державина, моя работа не является в точном смысле переводом. Я возможно более кратко, лаконично излагал суть каждого псалма или притчи, не пытаясь формально перевести каждое слово, предложение или абзац. Так что – это, можно сказать, меньше, чем перевод. В том смысле, что пространный путанный древний текст, часто почти лишённый смысла и логики, изобилующий повторами, я заменял короткими, но максимально ясными стихами.

– Максим, если совсем в лоб – это религиозные тексты или светские, ваши переложения? Кстати, в качестве подстрочника что использовали?

– На вопрос о светском или религиозном я ответить однозначно не могу. Дело в том, что вполне светский текст может вызывать в религиозных людях очень даже сильный духовный подъём. Помню, как пару лет назад меня позвали почитать псалмы в одной баптистской церкви. Такого воодушевлённого приёма я не встречал никогда, читая то же самое даже со сцены переполненного Большого зала Московской Консерватории. В качестве же подстрочника использовал имеющийся у меня экземпляр Библии 1878-го года издания, по преданию, принадлежавший одно время большевистскому деятелю – Льву Каменеву. (Подробнее: «Литературная Россия», Архив: №18. 03.05.2013, «Каменевская Библия», Максим Лаврентьев).

– Сколько лет вы работали над переложениями?

– Лет – это сильно сказано. В 2015-м году за три летних месяца переложил все псалмы Давида. Потом долго присматривался к притчам Соломона. Но они не давались – видимо, я тогда ещё не дорос до них. Но в июне 2022-го за месяц переложил их все 29 на одном дыхании. Сразу после – две первые главы Экклезиаста. В феврале 2023-го появились остальные главы – так быстро, что уже в конце месяца – в день моего рождения – состоялась премьера «Книги Экклезиаста» в «Бункере на Лубянке». И сразу же ушла в вёрстку вся «Библейская лирика». Будь я переводчиком, то дальше было бы логично взяться за «Песнь Песней» Соломона. Но я не переводчик, занимаюсь только тем, к чему душа лежит. Поэтому в октябре 2023-го появилось «Хождение богородицы по мукам» – это неканоническое сочинение, апокриф. Но, между прочим, именно на таких вот апокрифах основано т.н. Священное предание – история многих персонажей, упомянутых в Библии. В том числе и Марии.

– «Шёл третий год войны…» – о вашей гражданской позиции, если можно. И ещё – касаясь трагедии – смерть одного – трагедия, миллионов – статистика. СВО – уже статистика? Мне хотелось бы связать Национальную премию и СВО – длинный список показал, что она заточена под СВО. Литература на службе политики была в СССР. И теперь на службе? Нас ждёт возвращение парткомов?

– О Национальной премии ничего не знаю, не интересуюсь. Если речь о Нацбесте, то припоминается только история пятнадцатилетней давности, когда меня пригласили туда в некое Большое жюри, обещали что-то заплатить, просили написать рецензии. Я согласился, написал (эти рецензии вроде бы ещё висят где-то в Интернете), но больше со мной никто из организаторов не связывался и разговора про оплату тоже не было, как, разумеется, не было и самой оплаты. Больше ничего не знаю. Существует ли ещё эта премия? Или речь о какой-то другой? Их пруд пруди. Каждый может сам себе выдать такую.

– Речь идёт об этой премии:

«Национальная литературная премия «Слово» проводится при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Учредители премии – Российский книжный союз и Союз писателей России. Общий призовой фонд – 16 миллионов рублей. Предусмотрены номинации «Поэзия» и «Проза» для мастеров слова и молодых авторов, а также номинация «Перевод». Премия ориентируется на авторов, чьи произведения обладают высоким художественным уровнем, отвечают на вызовы времени, утверждают высокие смыслы и традиционные духовно-нравственные ценности отечественной литературы и общественной жизни».

– Понятно. Да, богатая премия. Опять раздадут денежки своим, как это всегда и делалось. Можно порадоваться, что среди лауреатов не будет в очередной раз Быкова (писатель Дмитрий Быков объявлен в России иноагентом. – Ред.). Но не нужно соблазняться и вообще обращать внимания на слово «Национальная». Это, по-моему, чересчур громко сказано. Учредитель премии — Союз писателей России, что знающему человеку говорит о многом.

– Согласна, не стоит соблазняться – не Господь Бог в жюри. А что Литинститут? Был – есть – будет?

– О Литинституте мною написан целый роман – «Воспитание циника». Но – о старом институте, каким я его застал. А теперь того, прежнего, нет. На его месте выстроен другой внутри старого фасада – был там примерно год назад и ушёл с очень тяжёлым чувством. И больше никогда туда не вернусь.

– Понимаю… мне тоже потеря старых зданий кажется культурной катастрофой, даже есть желание написать об этом, только всё никак. К тому же, старый состав преподавателей был для меня чудом. Расскажите о вашей семье.

– О семье… Прадедушек я не застал. Один дедушка был крупным инженером, его расстреляли в ноябре 1937-го года. Другой командовал воздушно-десантной бригадой, под Сталинградом был тяжело ранен, но выжил. Отец тоже воевал и тоже был серьёзно ранен, потом окончил Гнесинку, работал дирижером Воронежского хора, преподавал в подмосковном Институте культуры, где и познакомился с мамой. Я родился в Москве, работал, учился, женился пару раз. Ничего необычного нет в моей «человеческой» биографии. Гуляю в парках. Недавно научился водить машину – это расширило горизонт возможностей. Всё остальное – основная моя жизнь – в литературе, в искусстве.

– Максим, об этих ваших стихах недавно спорили в Литинституте:

 

На гражданской войне не нужны толмачи,

чтобы пленных допрашивать рьяно.

Там всё просто: не будешь болтать – так молчи

в переливах степного бурьяна.

 

И поэты гражданской войне ни к чему,

ведь поэт на войне – знаменосец.

Русской кровью выкрашивать знамя ему –

это даже не грех, это нонсенс.

 

Будет день – как свидетель, пришедший на суд,

скажет он своё веское слово.

А пока только танки ползут и ползут

в переливах бурьяна степного…

 

–  И о чём же тут спорить?

– Было сказано нечто: придёт и всех рассудит – не абстрактный поэт, а именно автор.

– Если бы я это имел виду, то написал бы чётко: мол, приду именно я и всех по стенкам расставлю. Нет, конечно. Я не писал о себе. Это напоминает один эпизод из «Джентльменов удачи»: «Где хошь, говорит, найдёт и горло перережет» – герой Леонова говорит одно, а понимают его иначе.

 

 

– Скорее всего, поняли так, что вы против войны…

– Это как раз правильно, я против войны. А что, есть такие, кто за войну? Назовите хоть одного нормального человека, кому бы война нравилась. Неужели есть? Т.е., на гражданской войне всё-таки нужны толмачи? И поэты нужны, чтобы русской кровью выкрашивать знамя? Так выходит. «Русской кровью выкрашивать знамя ему – это даже не грех, это нонсенс» – что тут не так? Слово «нонсенс»? Но это просто то, что, в отличие от греха, вообще лишено всякого смысла.

– «Нонсенс» очень хорошо, на мой взгляд – абсурдность слова подчёркивает абсурдность войны русских с русскими. Представьте – Гумилёв призывал бы воевать с русскими…

– Хорошее сравнение. Теперь, что касается литературы на службе политики, парткомов и моих стихов. Я стараюсь быть вне политики и партий, насколько это возможно, и скептически отношусь к тем, кто лезет туда из искусства. Это очень скользкая дорожка, можно легко сломать себе на ней шею. Отношение к происходящему у меня сложное. Вроде бы как война у нас идёт, включишь вечером в пятницу телевизор – вроде бы и нет никакой войны. Вроде бы хотим, чтобы поскорее всё закончилось, а вроде, как и не особенно это нужно. Говорят про цивилизационный конфликт с Западом. Да, на нашем, на обывательском уровне где-то так и есть. А выше? Разве сформированная в результате развала великой страны государственная элита стоит на стороне народа? Я так не думаю. Это солдат на фронте видит всё очень чётко: мы вот здесь, а там – враг. Но из безостановочно фестивалящей и прохлаждающейся Москвы это видится не так однозначно, да ещё через мутное стекло СМИ. Я пытался оказаться ближе к фронту, чтобы увидеть всё собственными глазами, обращался в 2022-м году в Минобороны, но меня вежливо отправили в… Москву же, где я и так живу всю жизнь! Иногда выступаю в подмосковных госпиталях перед ранеными и в военных санаториях, где проходят реабилитацию искалеченные солдаты, но с ними не совсем уместно заводить разговоры о войне – им поскорее бы от неё отойти.

– Максим, если вы против войны, то и против СВО?

– Светлана, я понимаю, СВО была вынужденной мерой. Но стала она неизбежной лишь после того, как Украина озверела и превратилась в источник смертельной опасности в результате нашего попустительства. Не знаю точно, в какой момент всё покатилось под откос, но уверен, что этого можно было избежать, если бы политики действовали эффективно и своевременно. Я против того, что эта война была допущена, что ядерная сверхдержава пошла на неё с оказавшейся неподготовленной армией, что неудачно спланированная молниеносная спецоперация превратилась в позиционную канитель, как сто с лишним лет назад, что мы уже почти три года несём потери, что разрушаются русские города и сёла и с обеих сторон гибнут в массе своей русские люди. Для меня то, что сейчас происходит, — это национальная трагедия, похлеще сожжения Рима Нероном, и у меня уж точно не поворачивается язык что-то такое одобрять, воспевать и прославлять на фоне пожара. Тяжело говорить об этом, давайте сменим тему.

– Максим, у вас 6 декабря вечер в «Бункере на Лубянке». Ваша аудитория, какая она?

– Никогда об этом не думал. Если у публики есть общее лицо, то оно каждый раз другое, оно меняется. Придут, полагаю, те, кто меня знает, кому нравятся мои стихи, кто не будет скучать, слушая, может быть, одно и то же в пятый раз. Но будет и новое – музыка и графика, например. Впрочем, спящих на моих вечерах не припомню. Надеюсь, что будут и новые люди.

 

 

– «Космонавты, космонавтки» у вас в стихах – животрепещуще! Это же мечтатели, которых просто вырезал век… Вы – мечтатель? О чём мечтаете? Или не мечтаете…

– О том, чтобы все мы, в том числе и «космонавты, космонавтки, так и не достигшие орбиты», пережили эту чрезвычайно опасную зиму. Весной всяко будет уже полегче.

– Максим, благодарю вас за откровенный разговор. Надеюсь, теперь читателям будет проще ориентироваться «на местности» и для «ориентира» несколько стихотворений из разных «пятилеток»…

 

* * *

Как драгоценные подарки,

ловлю последние лучи.

Но мне гулять в осеннем парке

теперь советуют врачи.

Гляжу в небесную пучину,

немного даже сам не свой, —

ведь не по своему почину

шуршу здесь палою листвой.

И оттого гораздо реже

бываю в этой красоте.

Привычки вроде бы всё те же,

да поводы уже не те.

 

         2014

 

* * *

Если все мне надоели,

я люблю среди недели

целый день бродить в лесу.

И, наевшись ягод спелых,

полную корзину белых

набираю и несу.

 

В чащу хвойную не лезу,

а прислушиваюсь к лесу,

к протекающей реке.

Здесь, далече от столицы,

разговаривают птицы

на понятном языке.

 

Так различны речи птичьи!

Грач зачитывает притчи,

громко жалуется дрозд.

Но язык совсем несложен –

хоть и с прозою не схож он,

а невероятно прост.

 

И на нём слагает оды

тот бессмертный дух природы,

собеседник чудный мой,

что является предтечей

всех лирических наречий,

всей поэзии земной.

 

      2018

 

ПОЭТ

 

Когда-то слово было веским,

а нынче стало словно пух.

И говорить почти что не с кем

теперь – по крайней мере, вслух.

Но ты упорствуешь, как прежде,

и на людской выносишь суд

свои творения – в надежде,

что их заметят и прочтут.

Не углубляясь в суть проблемы,

лихому времени под нож

бросаешь целые поэмы,

и всё ещё чего-то ждёшь.

 

          2024

 

---

 

Справка

 

Максим Лаврентьев — поэт, прозаик, литературовед. Родился в 1975 году в Москве. Окончил Литературный институт. Работал редактором в еженедельниках «Литературная газета» и «Литературная Россия», главным редактором журнала «Литературная учёба». Постоянный автор «Независимой газеты». Многолетний эксперт-участник передачи «Игра в бисер» на телеканале «Культура». Среди опубликованных книг – сборники стихов, роман «Воспитание циника», культурологическое исследование «Дизайн в пространстве культуры», литературоведческая монография «Весь я не умру», посвящённая предсмертным произведениям русских классиков, «Библейская лирика» – поэтическое переложение псалмов Давида, притч Соломона и Книги Экклезиаста.

 

Светлана Крюкова – поэт, эссеист. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Автор стихотворных книг «Интерактивное небо» (2018), «Это неОбо мне» (2023), «Под небом Древней Греции» (2023). Стихотворения, эссе публиковались в различных журналах, альманахах.