Выход из лабиринта

1. Так мало лета! так много солнца. Человеку, привыкшему к московской серости яркое, жаркое солнце кажется невыносимым.
Фаэтон едва не сжёг Землю в эгоистическом порыве…

2. Сегодня вдруг захотелось сказать сидящей напротив паре, что они на редкость гармонично сочетаются. К счастью, здравомыслие взяло верх, бог судьбы и гармонии Аполлон не простил бы мне вмешательства.
Но что есть гармоничность и гармония? Аполлон, как бог прекрасной иллюзорности, скрывая за красотой истину, в итоге приводит идущего за ним в мир высших истин, где всё изначально гармонично и где-то даже просчитано. И это точно не арифметика, а высшая математика, включающая
в себя и интегральное исчисление. Скрытая высшая реальность просвечивает в искусстве, поэзии, где рождение света – первичный импульс. Изнутри.

3. Художественное произведение – состав предложений, имеющих начало и конец – текст, обязательным условием которого является наличие неповторимого второго плана. Ставил ли автор перед собой задачу или само выросло – не имеет значения, но он разрушает «текст» сознания читателя. Или не разрушает. Здесь как с пасхальными яйцами – не знаешь, какое разобьётся.
Автор ищет в читателе единомышленника – человека, говорящего с ним «на языке аллюзий и реминисценций», принадлежащих обоим в равной степени. Аллюзии и реминисценции и есть латентные произведения и формула замены вложена в их природу.
Скрытый смысл всегда представляет собой вызов. Аллюзии на прототип порождают интертекстуальный контекст, в то же время создавая подтекст произведения. Контекст перетекает в подтекст, связи между аллюзиями множатся, меняя общую картину как в калейдоскопе.
Внутритекстовые аллюзии и реминисценции несут в себе память первоисточников и являются интерактивными ссылками на другие тексты в глобальном корпусе текстов.

4. Художественное произведение как законченное эмоциональное и личностное высказывание со смысловым ядром и семантическими облаками внутренних образов является частью гипертекста, единицей культурной среды.
Культура и есть глобальный гипертекст, перетекающий из слова в жест, запечатлённый то в балете, то в скульптуре, то в живописи или наоборот – из жеста в слово – живая материя образов. Мы погружены в текст и генерируем его, каждый из нас творец слова, жеста – безликий и безымянный.
Деперсонализация автора заканчивается там, где начинается творчество.

5. Сегодня поэт встретился с вызовом времени: массовостью производства текстов, выдающих себя за стихи. Мухомор вроде бы гриб – яркий, но смертельно опасный. Это же можно сказать и о стихах. Интертекстуальность весьма изворотлива и всегда стремится выдать себя за оригинальность. Стилистическая имитация, стилизация и диалог текстов имеют схожую природу, но имитация имеет природу вторичности.
Зыбкая грань стилизации и диалога текстов становится чёткой границей, если «вычислить» сальдо двух текстов. Новизну. Приращение смысла может говорить о диалоге, нулевая сумма и отрицательные значения – о стилизации. Оригинальность произведения, обращающегося к культурной памяти, целиком зависит от идей, которые это произведение привносит в общечеловеческий контекст.

6. Цикл «Огненный столп» Николая Гумилёва, как и огненная дорожка в «Заблудившемся трамвае» – росчерк пера на папирусах Нила, камнях Рима – пример синкретической интертекстуальности: время сломалось, трамвай заблудился, но за всеми мостами, мистическими местами «ветер знакомый и сладкий» и «всадника длань в железной перчатке / и два копыта его коня». Железный век с его взбесившимся трамваем и вагоновожатым, потерявшим управление, обернулся незыблемостью железной воли и твердыней православия.
Новизна формы, сочетающаяся с идейной новизной, выводит стихотворение на уровень оригинальности. Кажется, что стихотворение «Заблудившийся трамвай» можно решать, как дифференциальное уравнение, оно буквально синтезируется из различных структурных элементов и становится «кристаллом», сквозь который брезжит будущее, поскольку именно оно является целью вглядывания в прошлое.

7. Интерференция образов «Заблудившегося трамвая» усложняет интерпретацию, но произведение не лишено обыденного смысла – герой летит сквозь пространство и время. За металлическими мостами медный всадник и длань в железной перчатке; металлическая лютня, топор. Это и Фаэтон, сын Феба (Аполлона – согласно божественной генеалогии по Овидию), сорвавшийся с небес. Это и «Медный всадник» Пушкина, и французская революция, и Блок с его «железным веком». Вычитывание стихотворения выводит и на «Капитанскую дочку» Пушкина, и на «Божественную комедию» Данте, и на корабль «Рембо» – аллюзии и реминисценции вписывают стихотворение в общечеловеческий контекст. Металл – метафора состояний человеческой души, следовательно, металл не только материал, но и духовное содержание человека, человечества. Металл и дерево – символы противоположных начал: жёсткости и мягкости. Уютный мещанский дощатый заборчик не защитит, не спасёт от железного века, лишь твердыня православия устоит – она и диахрония, и синхрония.
Странные субъектно-объектные взаимоотношения – я тот, чья голова в корзине, и я тот, который смотрит на неё со стороны – не что иное, как визионерство. В этом состоянии планетарий Вселенной, населённый зоологическими видами кажется свободным космическим братством, но это не внушает ни надежд, ни радости. Панихида и молебен о здравии не отменяют гибели, даже если за гибелью и следует воскрешение. «Навеки сердце угрюмо» от предчувствия неминуемой беды, окончательной развязки драмы дореволюционной России и поэта. Россия не может погибнуть, она найдёт свой путь возрождения через веру в Бога и наперсника божьего на Земле, в то время как поэт физически воскреснуть может только в произведениях.

8. Эволюция из прошлого в будущее – предмет интегральной поэзии, в которой сплавлены жанры, эпохи и используются приёмы, необходимые для создания объёмного, многомерного субъекта слова. Такое произведение практически обладает свободой и собственной волей, может менять мировоззрение читателя, оставаясь неизменным.

9. В стихотворении «Заблудившийся трамвай» Гумилёв вышел за границы известных жанров литературы, по сути – это произведение является стихотворением иного поколения, в котором пересекаются смыслы не отдельных слов, а облаков смыслов, что усложняет интерпретацию, но делает стихотворение энергоёмким.
Сегодня мы принимаем перемещение между «мирами» как нечто само собой разумеющееся, а в сущности «Заблудившийся трамвай» может быть первый гипертекст, многомерная Арена, где разыгрывается нечто большее, чем частная жизнь или житие одного народа…

10. Я всё думаю о судьбе и Аполлоне, о ярком августовском солнце Москвы, о той счастливой паре – Аполлон взял их на свою «колесницу», метро – всё тот же фаэтон нового поколения…
Что будет завтра, через сто лет, какие фаэтоны будут мчаться во Вселенной? Хочется верить, что гармония, Аполлон и любовь останутся…

Примечание:
Светлана Крюкова, поэт, литератор. Живёт в Москве.